Словарь имен собственных - Страница 7

К оглавлению

– Изволь смотреть на меня, а не в окно! – приказала учительница.

На это нечего было ответить, и она смолчала.

– Нужно сказать «Да, мадам»!

– Да, мадам.

– Как тебя зовут? – спросила учительница с таким видом, словно грозила: «Ты у меня станешь шелковой!»

– Плектруда.

– Как-как?

– Плектруда, – звонко повторила девочка.

Дети были еще слишком малы, чтобы оценить всю оригинальность этого имени. Зато учительница вытаращила глаза, сверилась с классным журналом.

Объявила:

– Ну, если ты вздумала привлечь к себе внимание, тебе это удалось.

Как будто Плектруда сама выбрала себе это имя.

Малышка подумала: «Ничего себе! Уж если здесь кто и хочет привлечь к себе внимание, так это она. Не зря же она злобствует, когда на нее не смотрят! Хочет, чтобы все ею любовались, а чем там любоваться-то!»

Однако учительница была главнее, и Плектруде пришлось покориться. Она уставилась на женщину своими огромными немигающими глазами. Той стало не по себе, но протестовать она не осмелилась, дабы не опровергнуть собственный приказ.

Но самое ужасное случилось во время обеда. Учеников привели в просторную столовую, где царили два весьма характерных запаха – детской рвоты и хлорки.

Детям полагалось рассаживаться по десять человек. Плектруда не знала, куда идти, и зажмурилась, чтобы избежать выбора. Толпа подхватила ее и вынесла к столу с незнакомыми соседями.

Подавальщицы стали разносить блюда с какой-то непонятной едой мутного цвета. Испуганная Плектруда никак не могла решиться положить себе эту странную снедь. Тогда ее обслужили, не спрашивая, и перед ней очутилась полная миска зеленоватой бурды, усеянной крошечными кусочками коричневого мяса.

Плектруда тоскливо спрашивала себя, за что ее постигла столь жестокая участь. До сих пор обед был для нее волшебным празднеством, где она сидела в мерцании свечей, надежно защищенная от внешнего мира красными бархатными портьерами, и где ее красивая мама в царственном одеянии под звуки неземной музыки подносила ей пирожные и кремы, которые даже не обязательно было есть.

Здесь же, в этом убогом помещении, где так странно пахло, где гулкое эхо повторяло крики противных, грязных мальчишек и девчонок, ей шлепнули в миску порцию зеленого пюре, предупредив, что она не уйдет из столовой, пока не съест все до конца.

Возмущенная несправедливостью судьбы, Плектруда все же решила смириться и очистить миску. Это была настоящая пытка. Малышка давилась, с трудом глотая пищу. Едва она одолела половину, как ее вырвало прямо в миску, и тут ей стало ясно, отчего в столовой так пахнет.

– Фу, насвинячила! – закричали ей соседи но столу.

Одна из подавальщиц со вздохом унесла миску.

Слава Богу, в тот день ее больше не заставляли есть.

После этого кошмара Плектруде опять пришлось слушать учительницу, которая безуспешно старалась обратить на себя всеобщее внимание. Она выписывала на черной доске неведомые, сцепленные между собой закорючки, которые даже и красивыми-то назвать было нельзя.

В половине пятого Плектруде наконец разрешили покинуть это жуткое, отвратительное место. Выйдя из школы, она увидела маму и со всех ног кинулась к ней, ища спасения.

Клеманс с первого же взгляда поняла, как настрадалась ее дочка. Она прижала ее к себе, гладя и нежно утешая:

– Ну-ну, все уже позади, все кончилось.

– Правда? – с надеждой спросила малышка. – Я больше туда не пойду?

– Придется, дорогая. Это необходимо. Но ты привыкнешь.

И Плектруда поняла, что люди рождаются на свет вовсе не для радости.

Она не смогла к этому привыкнуть. Школа как была, так и осталась для нее адом.

К счастью, она продолжала заниматься балетом. И если все, что рассказывала учительница в классе, казалось ей глупым и бессмысленным, то все, что объясняла преподавательница танца, было упоительно интересно и в высшей степени полезно.

Этот разрыв начал создавать определенные проблемы. По истечении нескольких месяцев большинство детей в классе уже научились читать и писать буквы. Плектруда же, видимо, твердо решила для себя, что эти вещи ее не касаются: когда учительница вызывала ее и показывала букву на доске, она произносила первый попавшийся звук, всегда ошибаясь и слишком уж нарочито демонстрируя свое безразличие.

В конце концов учительница вызвала в школу родителей этой лентяйки. Дени был уязвлен: Никель и Беатриса учились хорошо и никогда не подвергали отца с матерью такому унижению. Клеманс в глубине души ощутила смутную гордость: эта маленькая строптивица ни в чем не похожа на других!

– Если так будет продолжаться, она останется в приготовительном классе на второй год! – угрожающе объявила учительница.

Клеманс пришла в восторг: ей никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то остался на второй год в «нулевке». Нежелание дочери учиться казалось ей блистательным проявлением независимости, бесстрашия и чисто аристократического пренебрежения условностями. Ну, какой еще ребенок осмелился бы на такой мятеж! Там, где даже самые недалекие без особого труда справлялись с программой, ее Плектруда храбро отстаивала свою непохожесть на других, нет, свою исключительность!

Однако Дени придерживался иного мнения:

– Мы примем меры, мадам! Возьмем ситуацию под контроль!

– А можно ли еще избежать повторения нулевого цикла? – спросила Клеманс с надеждой, которую присутствующие истолковали превратно.

– Ну, разумеется. При условии, что девочка освоит буквы до конца учебного года.

Клеманс с трудом скрыла разочарование. Увы, это было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой!